от времени оттуда доносились отдельные слова – «религиозное восхищение», «зомби», «потенциальная слепота» – и более цельные фразы – «значительные психомоторные повреждения», «туземцы в низовьях Амазонки пользуются подобными веществами для духовных ритуалов» и «вообще-то в некоторых случаях люди», – поднимаясь и гулко отдаваясь от мрачных сводов у нас над головой. Наконец из кружка братьев, собравшихся для этого импровизированного совещания, раздался вопль. Совершенно звериный, он все нарастал и нарастал. На звук обернулись все братья до единого. Доберман, услышав его, вскочил и внес собственную грохочущую лепту, опрокинув и потащив за собой стул на привязи. Но никто и бровью не повел. Вопль не стихал. Кричал Макс. Близстоящие братья не знали, то ли подойти, то ли ретироваться, когда сперва ладони, потом ступни, затем руки и наконец ноги Максвелла стали трястись и метаться – конечности взбалтывали воздух рядом с Милтоном, Зигфридом и нашим юным Кристофером. Вся троица подалась назад. Макса было не удержать. Макс дико колотил по воздуху. Лишь Барри – такой ответственный – старался утихомирить заходящегося в крике брата, пристроив его голову себе на колени и поглаживая.

– Шпатель для языка! Скорее! У меня в саквояже! – воскликнул врач, но уже было поздно: раскрытая ладонь Максвелла свирепо вскинулась и дала Барри пощечину, сбив с носа очки и отбросив его самого головой прямо на ножку стола.

– Уф, – сказал Барри.

Затем все залило белым светом от фонарика на камере Филдинга – тот забрался на Макса чуть ли не верхом, снимая бьющегося в судорогах фармакоботаника и получая в процессе тумаки. Преданность Филдинга своему ремеслу вдохновляла. И все-таки было в этом нечто гротескное. Искусство документалиста, разумеется, не только вуайеристское (все мы в конце концов вмешиваемся в жизни друг друга), но и оппортунистское: наш бедный Макс переживает, возможно, божественное озарение прямо на ковре, а его собственный брат с удовольствием снимает все это сверху! Максвелл горячечно бил кулаками по тому, чего нам увидеть было не дано. Вопль, который он издавал, внушал благоговение. Можно было подумать, что Макса вскрывают заживо. Даже слышать его крик было больно. Вирджил уже нацепил свой затравленный вид, закатил глаза – скверный знак, – и тогда я решил, что в данных обстоятельствах желательно вывести его на свежий воздух, что и предложил:

– Пойдем, Вирджил.

К сожалению, побег оказался невозможен. Под конец в долгом крике Макса прозвучало нечто осмысленное. Задыхаясь и бескровно побледнев от света камеры Филдинга, фиксирующей его припадок, ботаник на персидском ковре в сердце библиотеки выкрикнул:

– Даг! Даг!

И снова затих.

Подергивались кисти рук. Опадала и поднималась грудь. Нога пнула свою товарку.

Сперва никто не чувствовал себя в силах пошевельнуться. Братья, находившиеся рядом с Максом, не сводили с него глаз. Но вот я заметил, как кто-то вскинул бровь, кто-то кивнул в мою сторону; по библиотеке полетели шепотки. Барри обеими руками сжимал ушибленную голову – он казался контуженным. Кевин тихо произнес: «Вот, Барри» – и вернул ему очки, которые приземлились невредимыми в секции «Документальная проза, авторы с “С” по “Е”».

Слышал я и многое другое. Затрудненное дыхание Макса, поскрипывание старого паркета – братья расступались один за другим, создавая проход от двойного кресла к Максу, омытому светом и потом.

Филдинг не терял времени даром. Он развернул камеру, чтобы заснять импровизированный коридор из расходящихся братьев, уступающих дорогу – чему? Вирджил закрыл руками глаза от внезапно захлестнувшего нас высоковаттного света его камеры. Я ненавижу появляться в фильмах Филдинга по любому поводу. Неизбежно наступает время, когда нам приходится просиживать их на складных стульях, и кто-нибудь обязательно жарит по случаю попкорн, и Филдинг обязательно выклянчивает отзывы об эффекте его творчества, и это неприятно, это невежливо.

Теперь же Филдинг свободной рукой показывал нам – собственно, мне – режиссерский жест, который можно перевести как «спокойно, иди на камеру».

– Пойдем? – спросил я Вирджила.

– Ты иди. Макс же звал тебя.

– Я был бы благодарен, если бы ты присоединился.

– Это обязательно?

– Нет. Как хочешь. Я тебя приглашаю, если будешь так добр.

– Как думаешь, что он имел в виду, когда сказал: «Бог в нас»?

– Он сказал: «Бог среди нас».

– «Среди нас»?

– Я уверен, что Макс так и сказал. Придется уточнить у него самого, верно? Давай узнаем, как он себя чувствует, а потом посидим где-нибудь в тишине.

– А можно будет что-нибудь выпить? – спросил Вирджил.

– Еще бы.

– А то у меня во рту пересохло, Даг.

Выбраться из двойного кресла оказалось непростым предприятием. Вирджил застрял. Не хватало подъемной силы. Кресло было низким, колени задрались высоко. Сперва был фальстарт, когда Вирджил уперся кулаком мне в ребра, а я его выталкивал, пока у меня не прострелило спину и Вирджил не сдался. Вокруг полыхал свет от камеры Филдинга, отбрасывал на противоположные стены исполинские человеческие тени – тени наших братьев. Ларри стоял прямо перед объективом; его увеличенное подобие накрыло полки и окна почти что до высоты лепнины. Огромно промелькнула по библиотеке тень Дэниэла – чудовище на пути к двери, в которую как раз вошел Альберт, выстукивая себе дорогу складной палочкой между ножками мебели, как и все слепые.

– Добрый вечер, господа, – сказал Альберт, не поворачивая головы. Филдинг проследил камерой за тем, как Дэниэл осторожно провел Альберта мимо Макса к его, Альберта, обычному креслу под безухими головами карибу[4].

И снова свет Филдинга пал на меня с Вирджилом, и от этого уже с души воротило, потому что мы никак не могли подняться с двойного кресла; безнадежное дело, и все молча наблюдали, как Вирджил перелезает через мои колени.

– Не надо.

– Хватит.

– Погоди.

– Хватит.

– Не надо.

– Погоди.

К счастью, на помощь пришел Том. Он схватил Вирджила за руку и вытащил из кресла. Вирджил тогда устыдился и забормотал:

– Подумать только, встать не могу, старею, что ли, уж спасибо, Том.

– Не за что.

– Да, спасибо, – сказал я Тому, а он – возможно, ради душевного спокойствия Вирджила – ответил:

– Эти антикварные кресла явно делались для людей меньше ростом, верно?

– Точно, – согласился я.

– На мой взгляд, пора бы нам всё отсюда вынести и обставить заново. Переложить полы, пробить пару световых люков в потолке, – заявил Том.

– Хм, – ответил я.

– Я хочу сказать: взять хотя бы цвет. Что такого хорошего в красном? Исследования уже давно выявили, что цвет оказывает большое влияние на настроение. Ты знал?

– Вроде бы да.

– А красный… впрочем, не уверен, как конкретно влияет красный.

– Насилие и агрессия, – сказал я.

– Правда?

– Хотя, конечно, в геральдической символике красный цвет часто ассоциировался с монархией.

– Интересно.

– Как и пурпурный. В этом мы видим троякую связь светской власти, возбужденных гениталий и пролитой крови Господа, которую верные пьют как причастное вино.

– Похоже на правду, – сказал Том в ярком свете камеры. Филдинг уже терял терпение – он выглянул из-за видоискателя и одними губами произнес: «Давайте там уже». Макс, лежа на спине, хватал ртом кислород. На полу поблизости сидел Барри и держался за голову. Вирджил передернулся:

– Даг, мне что-то нехорошо. Ты не мог бы померить мне температуру?

– Ладно. – Я приложил ладонь к мокрому лбу Вирджила. Тот был горячим. – Все в порядке, – сказал я. Но на свету от камеры Вирджил выглядел ужасно нездоровым, его кожа была синюшного оттенка – цвета бритого щеночка. На макушке, где редели волосы, копились бусины пота. Он озирался с открытым ртом.

Тогда я понял, что ему все хуже и долго он не протянет.

Свет звал. Филдинг манил. Я взял Вирджила за руку, чтобы поддержать, и мы двинулись в центр библиотеки – к нашему Максу. Братья выстроились шеренгами слева от Вирджила и справа от меня; позади стояли остальные, тянули шеи. По пути кое-кто поздоровался с нами. Вон кивнул, а Эрик приподнял руку в едва заметном приветствии. Фил, стоящий в шеренге бок о бок с Грегори, шепнул, когда мы проходили мимо:

– Привет, Даг. Привет, Вирджил.

– Привет, Фил, – ответил я.

– Филип, – прошептал Вирджил.

– Грегори, – сказал затем я.

– Даг, Вирджил, привет, – отозвался Грегори, и Вирджил снова кивнул. Подал голос Фрэнк:

– Парни.

– Фрэнк, – сказали мы на ходу.

Когда мы проходили мимо, к нам наклонился Ангус:

– Даг, ты когда вернешь мою шлифмашинку?

– Точно. Все